В свете выхода своей последней книги «Русская Франция» Николя Энен рассказывает о том, как путинская Россия переступает через линии разрыва во Франции и использует разногласия в обществе для навязывания свей цивилизационной модели.
Atlantico: В вашей последней книге «Русская Франция» вы описываете разнообразие инструментов влияния России во Франции и манеру мягкого принуждения, которую использует Москва.
Николя Энен: Очень важно различать два момента. С одной стороны, это агрессивный феномен: так называемая силовая политика влияния, организованная Кремлем и нацеленная непосредственно на Францию.
С другой стороны имеет место быть исключительно французский феномен: какое-то одобрение либо российской политики, либо самого Владимира Путина со стороны определенного количества французов в политических, деловых и культурных кругах. Такие пророссийские настроения находятся выше любых разногласий: сторонников и противников Путина можно встретить среди правых и левых, католиков и иудеев, военных и т.д.
Что касается представителей левых, русофилия Коммунистической Партии Франции является историческим фактом. Ведь на протяжении всего ХХ-го века одной из главных тем КПФ был мировой дисбаланс из-за действий Соединенных Штатов. Так, хотя советская Россия и не была идеальной, ее считали необходимым элементом для удержания равновесия в мире. Сегодня подобная риторика в основном используется ультраправыми, хотя близость с Москвой прослеживается среди депутатов-коммунистов и Жана-Люка Меланшона.
Сторонники России объединяются вокруг глобальной идеи о необходимости создания совершенно другой модели мира. Подобные идеи в свою очередь получают отражение в международной дипломатии и в средствах массовой информации (многие «альтернативные» информационные сайты опираются на российскую риторику: это один из самых масштабных рекламных лозунгов Sputnik «Неужели вы не хотите услышать другую версию истории?»).
Так называемые путинофилы во Франции по большей части плохо представляют себе, кем на самом деле является Владимир Путин. Тем не менее, в политической науке представления куда важнее самих фактов. Удивительно наблюдать, насколько движение противников однополых браков «la Manif pour tous» было обработано в российских социальных сетях. Движение воспользовалось российским образом и моделью российской цивилизации, финансировалось и поддерживалось Россией, хотя сама Россия отличается достаточно свободными нравами, а по числу внебрачных детей и абортов она занимает одно из первых мест в Европе. Что же касается суррогатного материнства, столь ненавистного активистам «la Manif pour tous», то в России оно разрешено. Такое явное противоречие мало что значит, потому что воображаемый образ Путина представляется как знамя дела, за которое они сражаются.
Мягкая сила, публичная дипломатия… Сегодня все страны (и даже авторитарные режимы), по всей видимости, осознали значимость стратегий влияния. В какой мере «наступление» России отличается от политики влияния, проводимых в других странах? Каким образом это создает «проблему»?
Все страны пользуются политикой мягкой силы, каждая страна стремится улучшить свой имидж и добиться от других государств, прежде всего от влиятельных держав, поддержки своих позиций. В этом заключается один из аспектов так называемой открытой дипломатии.
Особенность российской политики влияния заключается в том, что она стремится к глубоким изменениям целевой группы. Так, кремлевские СМИ делают особый упор на фактах полицейской агрессии (например, на задержании генерала Пикмаля во время ночных акций протеста). Привлекая повышенное внимание к подобным сюжетам, они играют на разногласиях во французском обществе, представляют, что Франция стоит на грани гражданской войны, и что Россия со своей авторитарной моделью должна стать образцом для западной цивилизации. Все это напоминает политику деморализации в том виде, в каком она была разработана и применена на практике спецслужбами Советского Союза.
А ведь это серьезная проблема. Россия стремится посеять раздор в нашем обществе во Франции, в обществах других европейских стран. Мишенью стала не просто Франция, а весь европейский континент. Именно Европейский Союз является одним из главных объектов России (санкции против нее принимались на уровне ЕС, а не его стран-участниц). Таким образом, Российская Федерация стремится подорвать это единство, как на национальном уровне, так и на уровне ЕС.
Вы утверждаете, что российская риторика опирается на теории заговора, антиамериканский настрой, антисемитизм и антимусульманскую тематику. В какой мере кризис в нашей стране (ощущение деклассирования, экономический кризис, кризис «самоидентификации», недоверие к государственным институтам и политическому классу в целом) способствует проникновению и успеху российской пропаганды?
В России великолепные дипломаты. Они упорно работают и получили образование высочайшего уровня, так же, как и российские шпионы, к слову.
Российское посольство в Париже, без сомнения, прекрасно понимает и чувствует настроения во французском обществе.
Они прекрасно осознают обуревающие его сомнения и ощущение уязвимости. Это позволяет им ослабить нас, указать на наши слабости и подлить масла в огонь. Вы только посмотрите на листовки ультраправых о неизбежности гражданской войны, и вам сразу станут понятны масштабы подобных настроений. Многие из моих знакомых правых депутатов отмечают растущее среди Республиканцев одобрение российской модели государственного устройства, хотя оно может вести только в тупик.
Возьмем, к примеру, название вашей газеты. В момент создания Atlantico в 2011 году это перекликалось с масштабным планом французских правых. Сегодня использование подобного названия было бы равносильно самоубийству, если вы хотите привлечь на свою сторону правых. Потому что очень многие из них увлечены антиатлантистской российской моделью. Но опять-таки подчеркну, что путинизмом страдают не только правые.
Почему же Франция восприимчивее других к кремлевской риторике? Если «потребность в авторитетной власти» и кризис лидерства наблюдаются и в других европейских странах, то почему тезисы Москвы получают больший отклик именно у нас, а не у соседей?
В какой-то мере, да, Франция более восприимчива, чем целый ряд европейских стран, которые обрабатывает Москва: Греция с долговым кризисом, Великобритания с евроскептицизмом, Германия, с двумя радикальными партиями («Левой» партией и ультраправой «Альтернатива для Германии»). Эти страны пытаются завлечь в российскую сферу влияния. Сложно даже представить, что последний съезд «Левой» партии на прошлой неделе был посвящен миграционному кризису и сокращению потока беженцев. Небывалый случай, для ультралевого движения.
Несомненно, Франция особенно уязвима. Сегодня нас по большей части обрабатывают россияне, однако, как мне кажется, у Франции есть настоящая проблема подверженности иностранному влиянию самого разного рода. Надеюсь, моя книга поможет укрепить французский иммунитет.
Николя Энен
Свежие комментарии